- Да-а-а!.. Эту историю знают теперь немногие. - начал свой рассказ незнакомец, отпивая первый глоток из кружки. Его грустные, старческие глаза упёрлись в стол, седые брови сошлись на лбу уютным домиком, и всё лицо приобрело отк- ровенно страдательный вид, куда более соответствующий его вко- нец изношенной одежде; лишь уши ходили взад-вперёд, в такт глоткам. Наконец он остановился, осторожно поставил кружку и, уте- рев рукавом с усов кучерявую пену, криво ухмыльнулся, смотря мимо, в пустоту, в адрес давно перенесённой муки. Потом пере- вёл свой взгляд на меня и спокойно продолжал: - Давно это было... В ту пору я был ещё молодым и краси- вым. - тут он мечтательно зажмурился и, плавно покачивая голо- вой, чуть не стряхнул приличных размеров зелёную муху, давно, как я заприметил, устроившуюся на его плече. Я спросил было вежливо, не хочет ли он таки избавиться от неё и уже начал сворачивать газету, чтобы её прихлопнуть, од- нако незнакомец на это так зло взял, что даже засобирался пе- ресесть за другой столик, да сам же и раздумал, не успев под- няться. - Ты, дружочек, напрасно всё в жестокость обращаешь. Так... вроде бы и ничего, пустое место, как может показаться, соринка бестолковая, что иной так и норовит всё щелбаном спуг- нуть... - укоризненно молвил он. - Вот только друг это мой старинный, а не то, что ты подумал там себе. Только сейчас я рассмотрел муха. Не поверите, но казался он столь же стар, как и его большой друг. Имел длиннющую седую бороду, уж не короче собственного роста, которую, не без лов- кости свернувши валиком, подложил себе же под голову и так дремал. Поспешно извинившись, я хотел было заказать ему ещё паро- чку кружек, так чтоб, может быть, снять с себя подозрения в чёрствости души и навлечь тем самым больше привычного для за- ведения комфорта, но тот лишь завертел носом в ответ и чуть не поперхнулся пивом. Спустя минуту он, вылакав добрую половину кружки, порозовел и, уже заметно добрее, вернулся к своему рассказу. - Дни летят, что воробьи на юг: настолько не замечаешь их бессмысленного мельтешения. Вроде и глаза те же и уши короче не стали, а всё ж вокруг не такое, что раньше... Я по привычке пытался было возражать, будто мне могло быть виднее, но одного лишь взгляда моего собеседника стало достаточно, чтобы впечатлиться его подавляющей искренностью, отбросить собственные мысли и просто превратиться в слух. Из- под седых бровей пристально смотрела на меня пара глаз, цвета, стёртого временем, и словно окунала в мир ушедших красок жиз- ни, не поверить в которые сейчас было невозможно, столь ярост- но горели его выцветшие глаза. Или это пиво начало так скоро действовать? Я мотнул головою, отводя взгляд, а когда вернул его обратно, сосед лишь совсем расслабленно посасывал пивко, смотря уныло в стол, и никак по виду не проявлялся. - В ту пору, - неожиданно продолжил он утерянную было мысль. - лет, прости господи, не ведаю сколько назад, будучи на службе... - он поднял палец важно вверх. - Даже нет - какое там! - не службе, а так... скажем, добровольно содействуя ор- ганам правопорядка... да вот, такое было... Хотя глупые мы то- гда были: больше прожигали жизнь, покуда было что жечь; ну да КАКУЮ жизнь! Жили себе в усладу, но не безобразничали и другим никоим образом не давали. Признаться, я ни черта не понял, но мотал понимающе голо- вою, ожидая в его нарастающей интонации нужной точки. - А задору нам всегда с лихвою хватало. Оттого частенько в победителях ходили; сейчас и близко к нам героев нет. - пос- ле затяжного глотка речь его стала осмысленней и всё ускоря- лась. - Бывало, сядем дело распутывать (мы же все профессиона- лы - не кто-нибудь там), а концов никаких не видать в ентом криминале. А что? Решали нерешаемое, и никто, заметь, не удив- лялся: говорю же - профессионалы! Так и жили сегодняшним днём; кто-то за подвиги наши медальки себе получал, повышения по службе, премирование отгулами или ещё чем, а нам выходило, и не знаю, как сказать, что. - собеседник бросил на меня отстра- нённый взгляд и продолжил. - Думаешь, обидно? Да ничуть! Наше- го брата обидеть невозможно было: это тебе не слезливая ста- рость, поди. Теперь же, когда жизнь прожита в служении покою и безопасности граждан, и в прежнее время на подвиги не распыля- вшихся, а гребших всё только под себя, так чтоб к концу жизни иметь достаточный капиталец, - мне приходится только побирать- ся! - и, ловя мой возбуждённый взгляд, взорвался: - Где они, эти благодарные современники, чьи представители буквально но- сили меня персонально на руках, благодаря за жизнь и спасение? Где они? Нету! Последние слова он открыто выкрикнул в зал, привлеча к себе всеобщее внимание, отчего стало неловко, если не сказать не по себе. Стоило опасаться, как бы он ещё не начал дебоши- рить. Но вместо этого сосед по столику, видимо осознав, что слишком разошёлся, как-то разом стих, пригнулся ко мне и тихо объяснил: - Таково уж было воспитание. Не брали мы денег, хоть и пихали иногда. И пачками. - он смотрел со значением, и в угол- ках его глаз блестели огоньки. - Ни за спасение от гибели, ни за возврат похищенного; ни-ко-гда. Ни чета нынешним ментам продажным. Покосясь на пустую кружку, он вздохнул, придвинул полную пока вторую и, усмехнувшись, спокойно уже сказал: - Да и не важно всё это, не про то хочу сказать. Уж не серчай: забываю с чего начал просто. Положительно потрясённый, вглядывался я в него, пытаясь, несмотря на хмель, разобрать, кто же сейчас передо мной. И ни- как не мог понять. Сколько лет живу, ничего подобного о подра- зделениях содействия органам правопорядка не слыхал; и чтоб тут где-то гибель кругами бродила, грозя народу массовым ис- треблением, - тоже, по-моему, некоторое преувеличение... Шпион или всё выдумывает - одно из двух, как это всегда перво-напер- во кажется. Однако истории собирать страсть как люблю, записы- ваю даже, когда есть на чём, так что молчу и боюсь перебить. Как знать, может, и сюжет неведомо как образуется. - Случай всё в памяти вертится; мочи нет, чтоб не подели- ться. Такое вообще редко в жизни происходит. По случаю этому могли сами погибнуть ненароком. Собеседник смахнул крошки со стола, провёл ладонью по се- дым прядям и, ласково так даже посмотрев на меня, что я не удержался и прыснул, принялся рассказывать: - Дело было самое ерундовое: такое по опыту мы относили к пятой группе сложности, и вряд ли что сходу могло нам угро- жать. По множественным показаниям свидетелей, живущих поблизо- сти к объекту 453-р7, выходило, что в самой глубине объекта есть некоторое движение и по ночам оттуда доносится вой и из- редка мерцает огонь. Конечно, они опасались подобного соседст- ва, потому и вызвали нас для разведки и выяснения. Старожилы, каких тут же набралось немало, высыпали гурьбою с перекошенны- ми от ужаса лицами и наперебой принялись упрашивать нас ни в коем случае не забираться внутрь и даже близко не подходить. Говорили, мол, змей там живёт старый-престарый, ещё при царе Горохе Втором (Ивановиче) в нутрях поселившийся; до поры, вы- ходит, спал, а таперича проснулся. Ну, ясное дело, мы и не та- кое видали - чего нам пугаться-то? - и в тот же день выступи- ли. Объект, как нетрудно было догадаться, представился доволь- но внушительной пещерою со множеством ходов и слепых ответвле- ний. Их карты, разумеется, никакой у нас не было, да и обош- лись бы так, только... Внезапно лицо его перекосилось, будто змей живо предста- вился ему, близкий и вплоть до паники реальный. - Сы-и-и-ыр?! - аж взвизгнул он, схватив за рукав прохо- дившего мимо официанта, нёсшего на подносе целую гору всякой всячины. - Отдайте, положите на место! - залопотал тот. - Это вон к тому столику, я вам ещё принесу. - Ну-ну-ну... "отдайте"... ещё чего! Это как там себе хо- тите, но уже неотъемлемо моё. - Я включу это в счёт... - ещё более неуверенно произнёс тот. - Да-да, включайте: поедем скоро. - и, глядя, как офици- ант, поджав губы, удаляется, посетовал, качая головою: - Наро- дец! Никакого культурного обслуживания! Всё на чай норовят вы- просить, а за что? - он по которому разу вздохнул и окинул ме- ня доверительным взором. Трудно было подобрать какие-либо слова к сему, тем более что дальнейшее его действие смутило меня окончательно: бурча себе что-то под нос, он принялся крошить кусочками отвоёванный сыр прямо к кружку, благо пена в ней уже улеглась и можно было радоваться расходящимся окружностям. - Пиво сыром не испортишь! - с единственной за вечер улы- бкой сказал он. Наверное, представить себе немыслимо иного рассказчика, к которому б я смог пропитаться так быстро любовью. После второй кружки это утверждение казалось как нельзя более верным. - Ну так вот. Было нас два парня, девчонка и я. - голос его был уже практически родным. - Да и вон давно уж не летучий друг мой тоже там побывал, как помню. - собеседник поднял кру- жку к плечу и растормошил спящего на нём муха. Тот спросонья глубоко вдохнул хмельные пары, исходящие из кружки, кашлянул в кулачок, пробурчал чего-то неясное и снова завалился спать. - Как уже говорил, был я тогда молодым... - рассказ затем последовал. - Девчонка та, конечно, была моей. А парни... ну- у... они как-то всё время друг друга держались, так что можно было подумать... - и он закатил глаза и потом хмыкнул, правда не злобно. - Первым делом порешили двигаться вглубь пещеры вместе, оставив лагерь снаружи без охраны и взяв только самое необхо- димое. - его голос вещал столь безучастно, как не умеет даже притвориться хладнокровный репортёр. - Продвигаясь вглубь, по- началу мы не испытывали никаких трудностей. Составляли карту, ставили метки. Шума не слыхали: тихо было, как в гробу... - тут брови его дрогнули. - Можешь себе представить, как страшна подобная тишина? - и, не слушая, как хрустят у меня позвонки от верчения головою, тихонько продолжал: - Это так говорят, что любят тишину, выдавая её за признак покоя; на самом же де- ле все бегут от неё, кто как может, - спасаются, потому что нестерпима она, НАСТОЯЩАЯ ТИШИНА. Никто не знает, что она пре- двещает, что способна принести. Вот и из нас никто и не пытал- ся прислушиваться в тишине к возможным внутренним шумам, как заранее уговорились. Приходилось болтать постоянно, лишь бы хоть как-то её задавить, а это было ох как не просто: глупые слова, обычно безудержно носящиеся, тогда растерялись все - хоть новые придумывай - так что шли мы очень громко, гремели, чем только могли; и не подумай, что со страху: просто психоло- гический приём такой... Надо сказать, интрига незнакомцу удалась: пока он прила- гался к своему сырному коктейлю, я едва успел перевести дух. Мои кружки стояли пустые, и ни к чему, оказалось, теребить их, и я заказал ещё. - Ведь надо правильно понимать, чего мы туда вообще попё- рлись, а... а... не получается... Идём, тверди под ногами не чуем; вдруг - бац! - что-то сзади сухо долбанулось и на пол обрушилось. Думаем, обвал! Посветили - видим: замыкающий поды- мается и за глаз держится. "Понаставили тут, понимаешь, стала- ктитов!" - говорит. А как лапу от глаза отнял - мать родная! - без фонаря ходить можно! "Пойду, - говорит. - лучше первым". Что? ладно, пусть первым. Только и там ему неймётся: упрыгал куда-то, оторвался от группы. Как тут быть? орать-то нельзя: не на пляже ведь. Моя рацию достаёт и заветные запросы посыла- ет: "Четвёртый, Четвёртый, как слышишь? Приём". Тишина в эфи- ре. Мы съёжились все, не знаем, что делать; в шумы окружающие вслушиваться пытаемся. Тишина на уши давит, волосы на макушке шевелятся, оттого что понимаешь: пропал парень. "Так он, бал- да, батарейки из рации вынул и в фонарик вставил! - просиял другой пацан. - И хвастался ещё: гляди, мол, как ярко стало!" Переглянулись мы, порешили без товарища далее не углубляться, округу обследовать. Тут как потянет из правой галереи какой-то гарью! - ясное дело, неспроста-а! Светим туда, да ничего не разобрать: не добивает свет, в мрак упирается. Глядь, а там огоньки отсвечивают, только не в такт подсветке почему-то. "Ты, - говорят мне. - загаси фонарь-то: может, нашли, чего ис- кали". "Да какой это змей! - говорю. - Так, камушки отражают". А выключил, и правда не по себе стало - уж некуда выше сердцу подпрыгивать - огни растут и, знать, к нам приближаются! Три огромных глаза!.. Старик сидел с выпученными глазами, подбородок его дро- жал, грудь лихорадочно вздрагивала, едва немочь отпускала его; но тут же с прежней силою вновь обрушивалась, и такой, что и мёртвому бы стало ясно: не приведи господь подобное переви- деть! - Свои-то нервы сначала стали вскипать, потом прочих спо- добились. Ай не сразу удалось уняться нам!.. Учинив тихое све- чение поначалу, мрак сдул знамение махом, испарившееся скоро между ближними завалами. - он еле подбирал слова для продолже- ния, которое не в силах был уже умолчать, как только голос ве- рнулся ему. - Стоим, не шелохнёмся, ловим визуально движение, как это профессионально называется, в надежде наконец дыхание наладить... Коленку ещё раскровил обо что-то в темнотище, ког- да бежали... Чего смотришь? - ну бежали! - есть такое профес- сиональное понятие: "индивидуальное спасение от опасности"... Эх-х! беда, что побочные эффекты от неё имеются. Так бы, мо- жет, ещё одного товарища не потеряли... М-да... Ну, стоим, значит, смотрим, уже вдвоём, по далям; фонарики стемнели поч- ти, что худо видно. СлОва сказать бы, чтоб для себя хотя бы трусом не выглядеть, а всё на ум нич-ч-чего не идёт, кроме то- го что даже в самой простенькой ловушке сыр кладётся, а тут попались и то совсем зазря. Обидно... Вдруг, слышь, вопли по рации какие-то. Слава тебе господи! - живой кто-то есть. Зали- вается - мочи нет слушать - только не понятно ничего: звук не- сообразный, ну... будто модемом кто по межгороду прозвонился. "Я же не показала ему, как ею пользоваться!" - дошло до девчо- нки моей. Ой ты, мать моя! женского рода, именительного падежа и единственного числа! Третье склонение, если считать первых двух!.. Она не показала!!! "Они, наверное, перепутали меж со- бою рации, - вдруг сквозь упавший разум слышу её бодрящий го- лос. - а по принципу действия в них использовалась персональ- ная частотная привязка, базирующаяся на уникальном диапазоне испускаемых источником волн. У одного голос выше - у другого ниже. В общем, перенастроить бы надо..." - и смотрит на меня уже растерянно, в полном понятии, что неосуществимо это в на- ших полевых условиях. "Но это не беда! - просияла она, не про- шло и пяти секунд. - Перемещаясь, можно легко по изменению мо- щности принимаемого сигнала локализовать источник. Конечно, если сам он не находится в движении..." Я тут же попытался представить, смог бы я сам с подобными воплями да усидеть на месте, - и категорически усомнился. Однако делать нечего. Свя- зались на всякий случай с нею ниткою, чтоб окончательно не ра- стеряться, и идём, куда она потянет. Шагает уверенно, как по своей пещере, ибо цель обозначена. А чего она там слышит? Тише - громче, - всё одно вопли. Только душу дерёт. Шагает, а я всё по сторонам смотрю: лишь бы опять на змея не напороться! И от- влекаться-то нельзя: чуть глаз прикрыл, испарину со лба сти- рая, - а как от ближнего камня метнётся что-то чёрное! Светим в два фонаря: в дрожащем свете и нет ничего! Ну не я один же это видел! Проклятое место!.. "Ой, - девчонка говорит. - сов- сем близко где-то: приём - лучше не бывает". Ещё что-то начала говорить на остановке, а я в угол смотрю, странный такой угол... Она и умолкла. Дотронулась до моего плеча и упавшим голосом говорит: "А не кажется тебе странным, что сигнал идеа- лен, будто источник здесь, а ЗВУКИ ЭТИ мы слышим... только по рации?!" Вот тогда я и смог взгляд свой от угла оторвать. А кругом и верно тишина: при приглушённой рации и вовсе слышно, как капля в пред-пред-пред-предыдущем зале упала. "Может, - говорю вслух. - это не голоса вообще вопят?" Стою, сам не знаю, что сказал; да только вопли эти разом оборвались по ра- ции - и ни тебе какого звука. Девчонка мне шепчет: "Это ты сказал?" "Я". - говорю, а сам уже думаю: я ли? Смотрит на ме- ня, я - на неё, и мысли нехорошие в голову лезут. Нежданно она повторила: "Это ты сказал?" - "Когда?" - "Да только что ты сказал: "Что же это было в эфире?"" - "Я не говорил этого!" И вновь вперились друг в друга взглядами, не знаю, кто на кого ошарашенней. Потом по округе осторожно осмотрелись, стараясь не вертеть головой, и снова: "Это ты сказал?" Готов поклясть- ся: молчал я! Но не успел я этого произнести, как в том самом углу шевельнулось что-то. Она мне: "Ты слышал?" - "Да!" - "С какой стороны они?" - "Кто - они?" - "Шаги..." - "Какие ещё шаги???" - "Ну вот опять были!" Ничего себе, думаю, у неё слух! "Да где же?" - говорю, а внутренний голос картаво мне мямлит, мол, чего ты их так доискаться хочешь? поосторожней бы... "Ты рацию возьми". - "Так шаги по рации были?!" - "Слу- шай". Я напрягся весь и понять пытаюсь, что бы это значило. "Неужели ты не слышишь?!" - испуганно обернулась и к уху мне свою рацию даёт. Это правильно, в общем-то, потому что свою я посеял где-то. Вслушиваюсь, а толку-то! Слышу уже, как элект- роны внутри по проводам бегают, а шагов - никаких! Смотрю я на неё, потом на чёртов угол, и начало до меня доходить одно не- хорошее предчувствие. Девчонка сама стушевалась от моих кача- ний головою и громкость на максимум выворачивает. "Как же нет? - говорит. - Хороший приём... Ой! несущая потеряна... Но там правда были шаги!" - "Я не знаю, куда нас заманили голосами своими, - говорю. - но в этом месте оставаться опасно. Если можно отсюда выйти, то это надо срочно сделать; отойти как ми- нимум по меткам до галереи Пять". Ещё чего-то там соображал вслух, а она не слушает. Глядит в упор на меня и на пол оседа- ет. И я задним умом начинаю понимать, что взгляд этот сквозь меня проходит, и затылком чую: не так что-то сзади меня... Дёрнулся... Собеседник мой сидел, закрыв лицо сжатым с силою кулаком, и судорожно дышал. Резко отнял его, размахнулся было по неви- димой цели, но, увидав рядом с собою меня, смутился своей яро- сти и осел обратно на лавку. Он был до того измучен, что не мог ни говорить, ни двинуться. Мы сидели так какое-то время в безмолвии; я думал. Мимо шмыгнул официант. Старик поглядел ему устало вслед и, долго собираясь с силами, тихо произнёс: - Вот так и жизнь поступает: крутится там где-то у кого- то, у чужих столов, что не подберёшься: издали только смотри на чужое великолепие, - шнырк! - и несётся мимо без оглядки, будто боится уже на тебя глаз положить... Он вздохнул, закивал себе головой, соглашаясь полно со своими мыслями, чем взволновал свои и без того всклокоченные, давно не стриженные волосы, растрясая с них знойную перхоть, и посмотрел исподлобья на меня. Я не знал, куда деваться от та- кого взгляда: он безраздельно владел мною. Но, похоже, соседу моему было не видать произведённого эффекта: он сам был занят всецело поразившей его мыслью. - Когда вот так сидишь, - чуть погодя, вступил он. - ЧТО ты можешь противопоставить нынешнему покою? Была ли на душе твоей такая тяжкая верига, что провалиться сквозь землю стало б лишь наградой для тебя? Молчишь? Так знай, что из всех испы- таний, каких судьба тебе предполагает, одно да и останется в тебе тревожной раной. Ты можешь восприять с изрядной долей смеха всё то, в чём тебе я без смущенья признаюсь... Взгляд его пылал. Мне нечего было ответить. Он потупился, видя покорное внимание с моей стороны, и ослаб более прежнего; ссутулясь, едва не положил голову в кружки. Он плакал! - Бросил я её там... так вот получается. Гнуснее и выйти не может... Как ни люби, ни зарекайся в верности, а страх своё держит... Как сейчас вижу: всё ещё сидим, разговариваем... - он пытался улыбнуться, но, не успев толком стянуть мышц, тут же преобразился: - Повернулся я когда, позади пялится уж пять глазищ!.. с голодным прищуром... Эх, было бы до змея чёртова не те десять шагов, а хотя бы двадцать... - вздохнул он. - Тиканули... Да что скажешь? Огляделся потом: вокруг никого, что-то на поясе болтается... То нитка дурная, которой связыва- лись, лопнула и висит-качается... Залёг за камнем, лежу, к ху- дшему готовлюсь; а лежать неудобно: что так перевалился, что этак - а давит кирпич какой-то острым углом на брюхо, и сдви- нуться некуда. Долго мучился, пока не убедился, что тишина кругом, и думаю уже кирпич тот прихватить, чтоб было что мет- нуть при случае, а прошарил - нету его! Наоборот, в кармане у меня что-то лежит. Гляжу: фу ты! это ж рация! Ну, слава всевы- шнему, не всё пропало! "Вторая, Вторая!" - кричу в неё и тут думаю уже краем ума: а чего она такая лёгкая, рация-то? Ну да правильно - батареек-то в ней нету - в лагере оставили "всё лишнее". Тут любой заорёт, однако не на того напали! Даже фо- нарь когда притух - и то нервы сберёг. Думаю: может, ещё по карманам порыться? глядишь, и выудишь чего необходимого. Гос- поди! сам забыл, чего насобирал: свечек кучу из карманов выт- ряхнул, спичек, ледоруб, почему-то без ручки; ещё хреновина какая-то, но её я точно не клал! Свечку запалил, а тут опять гарью змеевой потянуло: в нос прям как пахнёт! Аж я разом огонь, едва загоревшийся, затушил и к бою приготовился - те- рять уже нечего - ледоруб на подхвате. Не пришлось. Ну, думаю, дела: так это свечка так коптит! Впрочем, не повод это рассла- бляться! Надо идти, идти искать, искать своих. И точка. Где, куда? - почём я знаю?! Иду, севшей батарейкой в фонаре гремлю, как заправский сторож: на батарейке с торца свеча прилеплена - а то никуда и не клеилась больше - отчего пламя свечки, несча- стно торчащей из фонаря, в такт мерному стуку тому подёргивае- тся и мерцает зловеще, чем видимость вся окрест отдельными то- лько кадрами в глазах и обозначается... По другую сторону ле- доруб на изготовке, да всё выпасть норовит: тоже, верно, нерв- ничает... Бродил без толку, вымотался весь; дай, думаю, прися- ду и ту штуку рассмотрю, которая, и не знаю как, в кармане оказалась. Ба! да это знакомое что-то, вижу. И точно: детектор движения, который куда-то делся после второго, считая от вхо- да, перекрёстка. Щупаю: вроде цел. Стрелка мечется, словно та- буны мимо меня проносятся; иногда за пределы шкалы выпрыгива- ет. Уж и не знаю, обо что его ещё побить, а он всё пуще зашка- ливает! Конечно, какой из меня ремонтник?.. Внезапно встала стрелка на максимум и стоит, не шевелится. Вот от этого ой не- хорошо стало: вдруг, подумалось, прибор слабый и по мелким це- лям калиброванный, когда тут такая змеюка перемещается... И не успел я к стене прижаться, так точно шум! Прямо... за спи- ной... Рассказчик закрыл глаза. Сейчас мне отчаянно верилось, что он смог так близко прижаться к смерти. Но удалось же ему как-то её избежать! Он сидел, вцепившись намертво в свою круж- ку, будто в тот ледоруб, и не было сомненья: ещё миг - и всё решится. Я ничего не видел вокруг, кроме тьмы, подёрнутого ею закоулка пещеры и собеседника, наяву ставшего во весь рост... - Нет!!! - рявкнул он так громко, что видение моё подвер- гнулось встряске. - Ты... ТЫ... - глаза его вспыхнули новым огнём, и, покуда до меня не дошло, что он видит во МНЕ того змея, мог я ещё соблюдать прежнее спокойствие. Старик медленно подымался, вперясь в меня взглядом, к ко- торому не могу я описать свойства, до того дико и несообразно бегали его зрачки, пытаясь высмотреть во мне всё больше змеи- ных подобий; он едва смог поднять кружку, исплескав вокруг се- бя остатки пива, и замахнулся на меня. Что произошло бы дальше, не будь у меня крепких мышц, не берусь судить. Так или иначе, он угомонился, не успев стать выпертым из заведения. Тотчас из глаз его брызнули слёзы; он умолял меня не уходить. Я видел всю нелепость нынешнего досу- га, но уходить, не дослушав, - это был бы не просто я! Неболь- шая потасовка только подбавила накалу всей истории, так что уселся я обратно, не сильно потеряв во впечатлении. - Ты видел когда-нибудь... семь, - он пальцами показал для точности число. - семь! семь причинно повторяющихся в ряд... безумных, кровожадных... - будь всё проклято! - семь этих чёртовых глаз?! Рассказчик дрожал всем телом, то подаваясь вперёд, попа- дая бородою в кружки, то откидываясь назад, к фальшивой фанер- ной стенке. Хотя... может, всё дальнейшее мне лишь казалось... - Удары! удары! удары лицом по камню... - выдавливал из себя рассказчик кучи подчас бессмысленного шёпота, посекундно срываясь на визг. - Через все преграды! через расстояния под- земных озёр!.. Мы ж шутили ещё поначалу: шкурки от бананов вместо меток рассыпали... дурачьё... Но нет! - он подскочил и под звон кружек опустился обратно. - Впереди, вижу, свет!.. Свет... - да ты не понимаешь! - это же был самый настоящий дневной свет!!! Из той дыры, в которую мы спустились... - ста- рик осёкся и невпопад моргал в меня глазами, будто ища не най- денный покуда свет в моих глазах. - Вылез... пулей вылетел, как потом рассказывали... А сам-то я, после что было, уже туго помню... Мы сидели, глядючи друг в друга, не ища слов, не находя ни единой мысли, могущей хоть сколько-нибудь разбавить свобод- ное сообщение душ, однако локоть мой соскользнул по разлитому пиву, и я расшибся челюстью о край стола, чем зато заметно протрезвел и пришёл в светлое чувство. - Послушай, - начал я проклюнувшимся голосом. - а друг твой, мух, он с тобою был всё то время в пещере? - Да ничего он не видел: забился ко мне в карман со стра- ху и не вылезал, пока всё само собою и не кончилось. - А чьи тогда были ещё два глаза? Он покосился на меня, как на полоумного, затем единым за- лпом осушил заскучавшие было остатки хмельного напитка на дне и обратился в тучу. - А какая ТЕПЕРЬ разница? - рыкнул он и треснул пустой кружкой по столу. - Не спросил сразу, как звать-то тебя? - засуетился я. - А какая ТЕПЕРЬ разница? - повторил он тише. Тяжело под- нялся, бросил пару медяков на стол и, не простившись, двинулся к выходу. |
© KOH (А.А.Простнев) 23.07.2002 |